Инна Живетьева - Орлиная гора
Прошли между пылающих во дворе костров. До Митьки долетали обрывки разговоров:
– Нет, все дожди весной пролились. Жаркое лето будет.
– …нога у него стала как колода, сам видел.
– Винька, дурья твоя башка! Сожрал уже все!
– Так он по девке своей убивался, так убивался, а все одно помер. Судьба.
– …привезу. Пусть только назовут голытьбой, всех за пояс заткну.
Лег под ноги стертый камень широких ступеней. Митька прошел мимо череды вазонов; нежный тонкий аромат ночных фей с трудом пробился сквозь плотную смесь из дыма, запаха пота и спекшийся крови, ароматов каши с салом и ружейной смазки. Следом за солдатом поднялся на второй этаж. Сбежал навстречу сержант, прижимая к животу корзинку, накрытую тряпкой. Княжич проводил его взглядом, резко повернулся на каблуках и бросился бежать, не обращая внимания на встревоженные взгляды. Хрустнули под ногами осколки фарфоровой вазы, окончательно превратившись в крошево, чуть не споткнулся о разломанную раму от картины.
Дверь в Темкину комнату распахнута. Митька остановился. На сапоги как комья грязи налипли, с таким трудом шагнул вперед. Так и есть. Пропали шпаги со стен. Сорвано покрывало с кровати, зачем-то распорота обивка кресла. Раскрыт шкаф, выдернуты ящички из комода. Карта валяется на полу, кто-то прошелся по ней и смял.
Возник за спиной провожатый, растерянно повторил:
– Вас ждут, княжич Эмитрий.
Митька резко захлопнул дверь.
В уже знакомой гостиной никого не было. На бежевом ковре виднелись грязные следы, перевернутая корзинка валялась в углу, скорее всего отправленная туда пинком. На галерее, залитой лунным светом, стоял кто-то высокий. Не отец и не Крох.
– Княжич Эмитрий Дин, – громко произнес Митька. – Вы звали меня?
Великан шагнул в комнату, развел руки. С коротким всхлипом, недостойным солдата, Митька бросился к нему, уткнулся в широкую грудь. Громадные ладони опустились на плечи.
– Здравствуй, Митя.
Княжич вскинул голову:
– Здравствуй, тур Весь!
Стояли на террасе, не там, откуда утром княжич смотрел на казнь, а чуть сбоку, под прикрытием плюща. Отсюда тело повешенного капитана было не видно, но Митька все равно знал, что оно там. Тур смягчил до полушепота свой раскатистый бас:
– Мне завязали глаза. Не бойся, не рискнут тронуть. Наш род в Ладдаре кое-что значит. А я должен был увидеть все сам, я же летописец. И потом – я обещал уехать до полуночи.
Митька глянул на луну: значит, тур ненадолго, осталось меньше двух часов.
– Но все равно не понимаю, почему князь Крох дал разрешение. Он же знает, что твой род поддерживает Эдвина.
– Мятеж – даже если он удачный – не заканчивается разгромом королевской армии. Нужно будет заново строить отношения с соседями, а мое слово Далид уважает.
Князь Наш тяжело прошелся вдоль стены. Потом опустился в кресло. Внимательный взгляд ощупал княжича.
– А еще что-то подсказывает мне: тебе нужно поговорить.
Митька качнулся и вжался поглубже в плющ. Тур сидел на расстоянии вытянутой руки и все равно мог видеть его лицо.
– Ты видел маму?
– Да. Она при дворе, близка с королевой Виктолией. Возвращаться на родину не хочет.
Княжич сорвал резной листик, покрутил в пальцах. Не хочет… Вряд ли тур знает правду. И хорошо, что не знает.
– Она скучает о тебе.
…шуршащий запах ванили и розовой воды. Листик смялся в пальцах.
– Скажи ей, что я тоже, – вышло неожиданно хрипловато.
– Принцесса Анхелина надеялась, что я тебя увижу.
– Анна считает меня предателем? – Митька пожалел, что вырвался это вопрос. А кем еще его можно считать?
– Нет. Она слишком хорошо тебя знает.
– Я стараюсь честно служить князю Кроху, – горько уронил Митька.
– Получается?
Митька нащупал среди листьев резной столбик, стиснул. Тур ждал ответа.
– Да.
Острые грани впились в ладонь.
– Да! Да! Шакал меня раздери – да! Не надо об этом, пожалуйста!!!
Тур пожал могучими плечами. В лунном свете, пробивавшимся сквозь листву, он казался громадным духом-покровителем. Митька осторожно перевел дыхание, разжал хватку. Посыпались на пол попавшие под руки смятые листочки.
– Ты что-нибудь знаешь о княжиче Артемии Торне?
– Кажется, служит порученцем, я видел его у отца, князя Торна. Вы стали друзьями?
– Если бы… Тур, мы побратимы. Если Темка еще считает так.
– Вот оно как. И оружие есть?
– Есть, – Митька тронул неприметные ножны.
– Ты что, носишь с собой герб Торнов?!
Княжич потянул нож, но рука Веся опустилась поверх, нажала, заставив снова спрятать клинок.
– Покровитель хранит тебя, мальчик. Не приведи Создатель, узнает Крох!
Тур внимательно посмотрел на племянника и осекся. Помрачнел, и какое-то время молча постукивал пальцами по подлокотнику кресла.
– Знаешь, отсюда я сразу к королю. Если нужно что предать Артемию – устрою.
Жар залил щеки, Митька выдавил:
– Ты тоже считаешь, что я должен отдать нож с Оленем?
– Малыш, родовое оружие возвращают, когда не хотят иметь в побратимах подлеца. Или считают, что могут запятнать честь своего побратима. Я так понимаю, у тебя не первая причина.
Митька молчал, соглашаясь.
– Дерьмо шакалье! – взорвался тур. – Малыш, так нельзя! – он тяжело прошелся по галерее, Митька чувствовал, как рвалась с языка дяди ругань. Смешно, можно подумать, в армии такого не услышишь. – Что ж ты творишь?! Ты же ломаешь себя!
– Ну и что? Тур Весь, это просто история.
Долго объяснять не пришлось, князь понял сразу. Остановился напротив племянника, заговорил спокойнее.
– Пусть история. Но почему ты позволяешь другим кроить ее по собственному разумению? Тем, чье дело считаешь неправым?
– А что ты предлагаешь? Стать предателем? Дважды подлецом?
Тур раздраженно пристукнул ладонью по перилам. Небольшое облако закрыло луну, на галерее потемнело. Крикнул что-то дозорный с башни, махнул фонарем. Снизу неразборчиво ответили, и почти сразу протопали двое – проплыли огоньки фитилей.
– Помнишь, мы как-то говорили о правде. Что она может быть во многих свитках, даже в тех, которые опровергают другие. Все не так абсолютно, Митя.
Княжичу показалось, что туру не совсем легко дались такие слова.
– Вы, взрослые, сначала учите не предавать, не лгать, быть достойным своего рода. А потом начинаете объяснять, что все не так просто. Знаешь, отец говорит, что можно сохранить честь мундира, если все делается ради победы. Если ты жертвуешь собой во имя правого дела, то не бесчестье замараться. Мол, зачтется. – Начав говорить, Митька уже не мог остановиться. – Тур, ты понимаешь – отец мне все время лгал! Мы ехали к Эдвину, и папа говорил о том, что я должен честно служить королю. А сам готовил мятеж. Знал, что я не дослужу в Южном Зубе до конца – и не сказал. Ты знаешь, что он просто прикрылся мной, а Герман в это время договаривался с даррскими оружейниками? Да, представь себе! Герман и в обозе оружие привез, где-то готовил базу. Мне кажется иногда, что лгут все. Что чести – нет! Есть только сказка, в которую верят до совершеннолетия. Пока не ткнут мордой, не покажут, как можно подменять одно другим. Ложь? Врагу – не считается. Подлость? Если ради победы, то и не подлость вовсе. И получается, что можно и лгать, и предавать.
